Алексей Гостинцев. Из интервью МОК

Когда, сидя на кухне в петергофской квартире, Владимир Васильевич Стерлигов сказал, что «пол, стены, потолок – это условности, обстоятельства, в которые нас поставил Бог»; поэтому «ищите смысла происходящего, ничего случайного нет». Дома у Владимира Васильевича всюду букеты, сухая трава, сквозь которые просвечивают образы из Андрея Рублёва, Дионисия, бутылочки, живые яблоки – готовые натюрморты. Когда-то Александр Введенский говорил, что аптечные бутылки напоминают ему ангелов. Вот так и у Стерлигова. Фресками стены расписаны, сухая трава, репродукции, иконы, яблоки. Всюду тайна. В комнатах летают Ангелы.

Мое знакомство с Владимиром Васильевичем произошло, когда я еще учился в школе. Когда Гена Зубков приезжал, он говорил: «Смотри, Владимир Васильевич нам машет из окна, с балкона».

Его форма – откровение, потому что это ни на что не похоже. Действительность современная была такой заунывной, а у Владимира Васильевича что-то совсем другое.

Владимир Васильевич сказал такую фразу: «Каждый человек – художник». «Каждый человек рисует свой мир». А художник кроме всего прочего показывает, как он прожил свою жизнь, на примерах своих работ. И, глядя на выставку, я вижу потрясающую жизнь человека, которую он пережил. Учился у К. Малевича, а затем прошел через тюрьму, лагерь, войну, где он был контужен, где он не мог стоять, падал после этой контузии, потом его в Алма-Ату эвакуировали. Он дружил с Хармсом, Введенским, со Шварцем Евгением Львовичем. Когда он приехал, вернулся в Питер из эвакуации, то, проходя мимо дома Шварца, увидел его картины – это единственное, что сохранилось от его творчества. Потому что бомба попала в дом, где хранились его работы. И они все погибли.

И Владимир Васильевич несколько раз начинал жизнь фактически заново. Но мы видим прекрасную, радостную, на самом деле, счастливую жизнь, глядя на эти работы. Несмотря на драмы, трагедии, Владимир Васильевич был человек высочайшей жизни, огромного ума, и когда говорил, то даже в залах ЛОСХа наступала гробовая тишина. Все молчали и просто ловили каждое слово. Потому что никто не мог говорить, кроме него, по-моему, так.

В какой-то степени мой знакомый Миша Иванов называет Стерлигова – «Анти-Малевич» и «Анти-авангард», что, может быть, не справедливо. Но доля истины в этом есть, потому что Малевич вывел искусство из бытовизма, мещанского состояния конца 19-го и начала 20-го в сакральные проблемы какие-то, куда-то в Космос. А Владимир Васильевич вернул в Природу. И показал Божественность природы. У него везде были разбросаны бумажечки, по-видимому, какие-то напоминания. Как правило, это были изречения Апостола Павла. У Апостола Павла есть такая замечательная фраза: «Плод же Духа: Любовь, Радость, Мир, Долготерпение…». Вот мне кажется, и в искусстве: если есть все это перечисленное, – тогда это искусство.

Помню, как Владимир Васильевич говорил: «Новое небо и новая земля», как у Апостола Павла сказано, все абсолютно не похоже, это поражало, и религиозное отношение к жизни в нем было очень живо.

Когда я пришел к Владимиру Васильевичу, я занимался еще фотографией, и я принес две маленькие пастели. Владимир Васильевич сказал: «Татьяна, посмотри, как здорово. Ты с натуры это писал?» – «Нет, мне даже в голову не приходило с натуры писать». – «Татьяна, посмотри, как здорово сочиняет. Вот я когда-то тоже так мог».

Как-то Владимир Васильевич на разборе работ сказал: «Здесь нет силуэта». Я спросил: «Что такое силуэт?». «Не знаю, - ответил Владимир Васильевич, - это тайна». На занятиях по таблицам Матюшина Татьяна Николаевна сказала: «Володя, у Матюшина была охра, а у тебя оранжевый». – «Природа этих цветов одинаковая».

Уже в 1973 году занятия, домашнее задание: «Попробуйте оставить в центре белое и организовать его окружение. Это про «окружающую геометрию». Весна в пейзаже и облако влияют на форму. Это то, что мне интересно и важно сейчас.

Гостинцев Алексей. Из интервью МОК