Виталий Пацюков. «Об органике»

Подлинное искусство постоянно уходит за границы чисто эстетического. Оно свидетельствует о реальном образе окружающей нас действительности, о материи, ее структуре, выстраивающей универсальные формы жизни, их внутреннюю ткань. Владимир Стерлигов предложил нам пространственную концепцию космоса, от которого мы неотделимы, фактически, мы одна из клеток космического организма, образно выявленного художником. Это абсолютно наглядно, убедительно обнаруживается, например, в работах Александра Кожина, одного из учеников Владимира Стерлигова. Пластические конструкции Александра, состоящие из живописных ячеек, образуют универсальную матрицу, своеобразную модель реальности, к которой мы принадлежим и в которой мы присутствуем. Рассуждая о творческой позиции Владимира Стерлигова мы говорим, казалось бы, только о визуальных формах, о чисто эстетической пространственной гармонии и ее равновесных силах. Но в действительности наша чувственная рефлексия в этот момент принадлежит универсальной художественной мысли и божественным энергиям. В их слоях таится генетическая организация мироздания, которая всегда интересовала весь русский авангард. Казимир Малевич в письме к Эль Лисицкому в 1924 году заявляет, что его отделение в ГИНХУКе в реальности называется не «лаборатория живописи», и даже не «формально-теоретическое», а «бактериология в живописи». К. Малевич рассматривает в системе бактериологии свой «прибавочный элемент», конструкцию, творчески внедряющуюся в организм цивилизации и культуры, провоцируя всю дальнейшую эволюция и меняя структуру реальности. Но если для Казимира Малевича актуальным прибавочным элементом  была прямая, то для Владимира Стерлигова этот элемент выявляется кривой, объединяющей оппозиции, приводящей мир к согласию. Мастер часто повторял: «Прямая разъединяет – кривая объединяет», собирая в единство, аккумулируя в своем творчестве историю и культуру, пространство и личность, человека и его судьбу. Это трудноуловимое состояние, доступное только в моменты глубокой сосредоточенности, граничащей с озарением, в состоянии подлинного присутствия в мире, когда открывается великое «белое». Об этом «белом» размышляла вся русская культура, стремясь, как говорил Малевич, «прорвать синий купол парашюта неба». «Белое» в творчестве Владимира Стерлигова связано с погружением личности в божественное пространство, в отождествление с ним. Космическое белое несет в себе каноническое состояние, когда личность художника принадлежит целому, но не теряет собственного пути. 
В 1951 году Роберт Раушенберг, один из пионеров нового художественного сознания, создает свою знаменитую серию белых композиций. Через год его старший друг, композитор Джон Кейдж, переживая это событие, открывает пространство молчания – легендарные «4’33”». Об этом пространстве молчания в начале 20-х годов заявлял К.Малевич, напоминая нам, что «цель музыки – молчание». Сегодня в своих акустических структурах Владимир Мартынов выражает это молчание, наполненное бесконечными возможностями смыслов, матрицу этого молчания. В это медитативной акустике скрывается состояние сосредоточенности и связи с сущим, пластической и духовной, когда в абсолютной тишине можно услышать его голос. Сейчас мы находимся в критической точке, в дистанцированности и отчужденности от сущего, но всегда есть возможность у нас соединиться с ним, именно в состоянии сосредоточенности, в молитве, в квантовой вспышке, как говорят физики, в волновом состоянии – в озарении.
Наступило время смены координат нашего сознания, нашего мышления. Это наглядно происходит в современной науке, в феноменальности рождения новых методологий, основанных на образных принципах. Образ начинает царствовать в наших взаимоотношениях с миром, даже понятийных, научных. Совсем недавно я прочитал замечательные исследование о работе о.Павла Флоренского «Мнимости в геометрии», написанное математиком и философом Леонидом Антипенко. В нем анализируется геометрия, близкая к пространственным концепциям В. Стерлигова, выстраиваемая личностью в состояниях откровения. Художник в них присутствует, не просто фиксируя пространственные измерения, он реально переживает органику своего присутствия, буквально передвигаясь в этом пространстве, физически соприкасаясь с ним, полностью принадлежа ему. Его путь проходит через зоны, по траекториям, где осуществляется связь между нашим миром и миром ангелическим. Траектория, определяемая мнимым числом, корнем квадратным из минус единицы, позволяет передвигаться в ее геодезической структуре со сверхсветовой скоростью, не теряя вещественности. Причем, топография, выявленная геометрией мнимых чисел, обладает кривизной, в отличие от топографии траекторий, прямых линий, в мире действительных чисел, где происходит дематериализация Я думаю, что Владимир Васильевич в своих «кривых» ощутил именно это – передвижение со сверхсветовыми состояниями, в которых сохраняются телесное и божественное начала, которые невозможно никак ни обозначить, ни определить, ни проанализировать. Только художник с уникальным чувством органики способен осознать эту геометрию, увидеть ее и засвидетельствовать. Фактически перед нами решается проблема воскрешения душ. В открытии этого образа, произошедшего в 1962 году, Владимир Васильевич пережил подлинное откровение. Он дотронулся до той точки, где ангелическое переходит в человеческое, а человеческое наделяется божественным.
Когда Пикассо и Брак создавали кубизм, когда они выстраивали кубистическую структуру, их поиски напоминали рождение ветвистого древа, из света и тени – оно рождалось изнутри. Путем проб, ошибок, личного опыта, в комбинаторике предметного мира и частей человеческого тела они обнаружили внутреннее состояние роста этого дерева, все последовательные фазы, когда из семени вырастает растение. Единственный, кто сумел повторить это открытие, его внутреннюю драматургию, его топографию, был Казимир Малевич. Он сумел в особых состояниях творчества, парадоксальных методиках обнаружить «прибавочный элемент» выстраиваемого пространства, внутреннее состояние самой жизни, ДНК жизненной структуры. Эту методику Казимир Малевич передал Владимиру Стерлигову. Я вспоминаю, как на уроках, где оживают традиции Стерлигова, Геннадий Зубков передает  своим ученикам это знание. Воспринимая этот метод как естественный инструментарий, погружаясь в канон, простые начинающие художники неожиданно открывают для себя не только технологии кубизма, но внутреннее строение самой жизни. Они понимают анатомию нашей реальности. Это удивительно. Все начинается из одной веточки, которая делится на свет и тень, и постепенно выстраивается многомерная форма. Известно, что эти кубистические формы практически никто не мог повторить, например, Хуан Грис, последователь Пикассо и Брака, их просто перерисовывал, не осознавая их внутренней драматургии. В школе Владимира Стерлигова это происходит естественно и органично.
Что же такое органика? Органика – это просто подлинность присутствия человека в жизни, когда он ощущает реальность как продолжение своего собственного тела, когда его тело творчески соединяется с тканью жизни. 
Вчера я видел британский фильм о жизни растений. В нем описывается ситуация, когда эвкалипт оказывается поражен тлей. И когда тля начинает внедряться в саму ткань тела этого эвкалипта, то в этой ткани возникает запах, и у него настолько сильная энергия, что вокруг все эвкалиптовые растения начинают испускать запах раненого эвкалипта. На этот запах приходят божьи коровки, они обожают этот запах и, обнаруживая там тлей, начинают уничтожать врагов эвкалипта. Откуда эвкалипт, испуская запах, знает, что к нему придут божьи коровки? Что это такое? Это и есть органика. Эвкалипт связан с божьей коровкой, растение связано с насекомым. Неизвестно, каким образом создается эта программа. И удивительно то, что человек может проникнуть в этот высший план. Это удивительно еще и тем, что можно создать методику понимания этого процесса, методику, определяющую правильное поведение, в котором все становится целостной системой. В этой целостности царствует органика. Органика – это правильное поведение, органическое существование, когда все становится единым, и каждый элемент неотделим от целого и определяет это целое. Когда не можешь нарушить этот мир согласия, когда ощущаешь, что его боль – это  такая же боль в тебе, что ты с ней соотнесен подлинностью своего существования. Твой жест любви в этой системе этических координат всегда отзывается этой любовью. Художники, которые присутствуют здесь, обладают этой возможностью из оппозиции создавать чудо согласия.
В 1921 году Михаил Гершензон и Вячеслав Иванов в своей «Переписке из двух углов» спорили о культуре, о ее форме и возможностях, и способна ли культура спасти нашу реальность. Михаил Гершензон выступал против идеализации культуры, утверждая естественность жизни. Оппонируя ему, Вячеслав Иванов, будущий хранитель Ватиканской библиотеки, защищал культуру, сохраняющую память и смыслы нашей цивилизации. Спор остался незавершенным. Где же эта граница между культурой и жизнью? Можно уйти и в культуру, можно уйти и в жизнь. Но существует еще и органическое равновесие, где проходит кривая Стерлигова. В ней открывается рана нашего присутствия на земле, постоянная травма, но в топографии этой кривой присутствует и целебный элемент, «прибавочный элемент» Малевича и Стерлигова. Относительно этой оси, явленой нам кривизной пространства, мы начинаем переживать границы культуры и состояния самой жизни. 
Это такое  чудо, которое невозможно понять, потому что это выше нас, но нам это дали, нам дали это осознавать. Но откуда это пришло? Это пришло, конечно, свыше. Пришло от сверхличного нашего состояния, которое мы обретаем в особые моменты. 
И поэтому в завершении я низко кланяюсь за возможность пережить это состояние, за то, что здесь существует Музей Органической Культуры. Он существует в реальности, в живом присутствии всех людей здесь, объединенных подлинностью естественного чувства.