Давид Бурлюк. Краткие воспоминания о Елене Гуро (1877-1913)
Воспоминания написаны в Японии, на субтропическом острове Огасавира, где он находился четыре месяца (с конца декабря 1920 по апрель 1921 года). Оттуда он посылал свои статьи, воспоминания и путевые очерки во Владивосток.
Мемуар «Елена Генриховна Гуро» напечатан в газете «Голос родины» 6 марта 1922 года.
«Литературный портрет» замечательного поэта-прозаика и живописца находится в явной зависимости от лирической прозы портретируемого автора:
В смерти писателя миру ущерб: думаешь с тоской, что не появится новых созданий его творческого духа, как бы остановившегося в росте своем: не дождаться от дерева новых свежих побегов!
Зато с большим вниманием приглядывается читатель к оставленному писателем в наследство: на сцену выступает "суд истории", нелицеприятный, беспристрастный, безжалостный.
От Елены Генриховны осталось несколько грациозно изданных книжек, украшенных ее же рисунками.
Сделанное Еленой Гуро равно бесценно для сокровищницы Новой русской литературы.
Гуро писала не "для улицы", не для заработка, она писала, отдаваясь внутреннему влечению, которое искало выхода из "кельи души" ее, то беря в руки кисть, то бросая слова, соединенные между собой, равно, законами поэзии или прозы.
"Келья души" написалось не случайно: Гуро, во всем ее облике, и житейском, и литературном, была сосредоточенность, углубленность, скромность.
Гуро не боялась жизни, она не уклонялась от тем наиболее "уличных", но они, пройдя сквозь призму ее скромного "я", приобретали налет, соответствующий характеристикам, данным сейчас.
Вот эта же "профетическая" смелость скромности была причиной того, что Елена Гуро оказалась в рядах застрельщиков новой литературной школы.
Жительство имела на Лицейской улице, около Каменноостровского проспекта.
Здесь впервые Хлебников нашел для себя слушателей, которые не только поняли его, но с энтузиазмом приветствовали.
Здесь вскидывал золотые кудри свои Каменский, тогда читавший свои прекрасные "крестьянские стихи".
Здесь впервые собрались и познали друг друга зачинатели литературной школы, вызвавшей столько нападок, столько нареканий, школы, конечно не исчерпавшей себя и до наших дней, пусть ее с таким усердием хоронят те, кто не умеет узреть искусство, как самое (самодовлеющее).
Искусство предваряет жизнь, оно предсказывает; искусство - сейсмограф.
Футуристический стиль был ранее замечен (как современье) теми, кто собирался на Лицейской улице.
В Петрограде в марте вечера прозрачные; на желтеющем небе (не небо, а иконостас) сеточкой тоненьких морщинок, трещинок легли веточки дерев; под заборами по Лицейской улице кучи снега обтаивше-фиолетовы и полицейский на углу Каменноостровского, против Лицея - тоже нежно фиолетов.
В квартире - в маленьких комнатах натоплено и жарко, несмотря на открытую узенькую форточку.
Елена Генриховна читает свое стихотворение:
В белом зале, обиженном папиросами Комиссионеров, разбившихся по столам; Не стене распятая фреска. Обнаженная безучастным глазам...2
Елена Генриховна маленькая, болезненная женщина, но ее дух силен, он просвещен вровень с духом века.
Прикоснувшись к глубинам знания, тая на своих тонких губах движение, рожденное близостью к ядовитому скептицизму, достоянию сверхчеловека, Елена Генриховна, обращаясь к миру, всегда остается существом-ребенком, в ней звучит всегда прекрасная струна вечно женственного, его нежности, грациозной улыбчатости. Эта задушевность сквозит в каждом штрихе, оставленном нам ее узкой тонкой рукой: Гуро так была ответ на нежности, разлитой повсюду вокруг в природе, ею созданной, что с нежной улыбкой примирения, не иначе принимает она жизнь: "Было утро все убрано алмазами, по алмазным мхам, - по лугам пушило солнце лучами..."3.
Закат в окнах потух; небо - потемневший алтарь. Большой черный кот на коленях Елены Генриховны затянул свою сумеречную песенку.
От только что прочитанной сказки веет бесконечным простором, вдохновением, простотой доброго даже к "доносчикам", красивого сердца. Лицо Елены Генриховны бледное и проникновенное. Она не жилец на этом свете. Поэтому и вещи ее напоминают легкие сновидения.
Поэтому она так бесконечно трогательно умеет написать про сосновые вершины, про тихий шорох, неугомонный, ропщущий, маревом идущий вверху, который она и теперь могла бы слышать над тихой пристанью в вечности, к которой она так рано причалила свой жизненный челн, когда в Уусикиркко глянули первые вешние цветы».
1 Н. Харджиев. Комментарий и текст. «Забытые воспоминания Д. Бурлюка о А. М. Горьком и Е. Г. Гуро», отрывок. Машинописный текст с авторской правкой. Культурный центр «Фонд Харджиева - Чаги», Стеделийк Музеум, Амстердам, папка 138.
2 Стихотворение Ор. 1, «В белом зале, обиженном папиросами», в сб. «Садок судей», П., 1910, с. 57.
3Стихотворение Ор.З, «Недотрога», в сб. Садок судей», II., 1910, с. 67.
Из книги «Органика. Беспредметный мир Природы в русском авангарде ХХ века.
Выставка в галерее Гмуржинска. Куратор и автор каталога Алла Повелихина. Кёльн 1999 – 2000. М., 2000»