Ильдар Галеев «Светлый день»

Искусство Евы Павловны Левиной-Розенгольц - интереснейший феномен в истории русской культуры XX века. Оно, не укладываясь в схематичный лаконизм определений, не следуя традиционным теоретическим представлениям, не без оснований претендует на право называться оригинальной художественной концепцией. В нем много напластований, подтекстов и воплощений - все есть суть творческого мышления, мощно отразившего дух, трагедию и триумф эпохи.

В последние годы ее творчество рассматривалось как значительное достижение художника-женщины, подразумевая тендерный аспект проблемы (что неудивительно в эпоху феминистских революций). Однако, изучая ее произведения, постепенно переносясь в это странное вместилище чудовищно прекрасного мира, все чаще задумываешься: только ли женского рода это искусство (об этом - одноименная групповая выставка с ее участием в Третьяковской галерее в 2002 году, а также ее персональная экспозиция в Вашингтоне, в National Museum of Women in the Arts в 1999 году). Когда-то Врубель также не мог определить ни для публики, ни для себя лично: Демон - кто он? Мужчина или женщина? Или Универсум, который становится символом средоточия, синтезированным сгустком освобожденного от условностей сознания.

Любой, кому довелось воочию увидеть живопись Левиной-Розенгольц (которой она занималась лишь в свой догулаговский период), не может не испытать ни с чем не сравнимое чувство пленительного восторга. Плоть ее немногочисленных холстов завораживающе прекрасна. Трудно не согласиться со страстным высказыванием Ольги Ройтенберг (см. с. 247) - это и вправду роскошь, редкое богатство цветовых оттенков плотно положенной кладки ее буквально руками сотворенной материи. Это надо рассматривать вблизи, чтобы почувствовать прикосновение и животворящую лепку мастера. Это руки не столько Евы, сколько Адама, в этом далеко не дамском ремесле проглядывает смелость и величие творца и миростроителя.

Ева Павловна была не просто ученицей Фалька -в его мастерской она была одной из немногих, кто достоин масштаба его личности.1 Известно, как Роберт Рафаилович разочарованно реагировал на то, чем приходилось ей «кормиться» в 1930-е годы. Мэтр не мог найти оправдания ее вынужденной работе в копийном цеху для заработка. Но не предполагал, когда уже после возвращения Левиной-Розенгольц из ГУЛАГа он увидел ее работы, что ее художественное мышление достигнет уровня высочайшего накала.

Если бы творческий потенциал Левиной-Розенгольц был ограничен только дюжиной сохранившихся живописных холстов довоенного периода - и тогда можно было бы говорить о незаурядном явлении в истории живописи. Но после всем памятного 1956 года. Ева Павловна стала совсем другой, удивительной и ни на кого не похожей. Своими графическими циклами она по праву встает в один ряд с выдающимися мастерами века.

Ева Павловна была, по сути, агностиком, и, как каждый агностик, она не могла не интересоваться религиозными вопросами. В этом она не была одинока: Альберт Эйнштейн и Франц Кафка, этот список может быть продолжен - каждый по-своему определял для себя проблему дуализма собственного мировоззрения. В романе «Процесс» герой Кафки один противостоит целому миру бесформенной массы, состоящей из недоброжелателей и палачей. Искания Йозефа К. и его борения носят абсурдный характер, он вовлечен в какой-то немыслимый водоворот страстей без всяких признаков логического завершения этого бесконечного действа.

В листах «рембрандтовской» серии Левиной-Розенгольц мотив «брошенности», покинутости людей в трагическом мире безрассудства и жестокости решен не столько в русле «критического реализма», прямолинейно отражавшего позицию и волю художника, сколько, как мне представляется, в духе абсурдистского «кафкианства». В равной степени и у Розенгольц, и у Кафки вера героя в наступление развязки аналогична его вере в Абсолют, и по мере отдаления от финала его желание приблизиться к Абсолюту носит все более призрачный характер. Финал не наступит никогда, бесплодны попытки выяснить свою вину, защитить себя или хотя бы узнать, кто судьи. Герой, он же жертва, уже осужден и ждет казни. Однако есть то, что отличает героев Евы Павловны от Йозефа К. и землемеров Кафки. Левина-Розенгольц, пережив личную трагедию, пересказывает ее уже как эпос о лабиринтах гротескового кошмара жизни. Но без жертвенной обреченности.

Никто так до сих пор не знает и вряд ли теперь уже узнает, что Ева Павловна пережила в годы репрессий. Мы можем только строить догадки о масштабах и сути тех Дантовых кругов ада, через которые ей пришлось пройти. Говорила только о том, что лагерь ей помог определиться в искусстве, стал важнейшей инспирацией. Трагедия сыграла определенную роль в ее мировоззрении, однако и преувеличивать эту роль стоит едва ли. Ева Павловна, не ропща, извлекала светлые баховские гармонии среди потоков нарастающего диссонанса.

После освобождения из лагеря произошел прорыв, недюжинная энергия творческого созидания способствовала появлению серий «болот», «деревьев» и других «безлюдных» композиций. Потребность в высказывании, неистовое желание создавать «вторую реальность» вполне объясняет идею ее «бегства» из мира «одушевленных» и «разумных»; концентрация людских страстей достигает такого предела, что возникает желание уйти в фантасмагоричный мир растений и трав (серия «Орнаменты» отчасти насыщена ощущением психоделического свойства). Ее «деревья», драматически гнущиеся на ветру, наводят на мысль об упивании автором красотой волшебного выдуманного мира. И действительно, это напоминает сказку, которую не хочется населять жестокими людьми, одним своим присутствием вызывающими тревогу и деструкцию. Но сказка эта вовсе не о райских кущах, не о прелестях и наслаждениях, это опасный и страшный мир, но в нем комфортно от осознания его зыбкости и иллюзорности, а также от понимания того, что это все же плод воображения. В детстве мы все любили пугать друг друга историями про потусторонний мир, перенаселенный черными предметами и приметами из арсенала хичкоковского «саспенса». Парадокс, но это незабываемо. Это помогает при многих обстоятельствах приобрести способность к преодолимости. Вера Евы Павловны в «небеса», такие прекрасные и разные в своем перманентном ненастье (поначалу в черно-белом исполнении), и есть ее стремление к такому Абсолюту, в котором может наступить «облегчение», когда можно сбрасывать путы повседневной обузы, сотканные из болезней, предательств и приговоров.

Однако гуманизм Евы Павловны все же берет свое, появляются «люди», но они особенные и выглядят они «чудно». Можно говорить об изобретении Левиной-Розенгольц особого типа людей взамен тех, «плохих», которые все еще владеют ее чувствами и доставляют беспокойство. Пожалуй, ее люди будут добрее и улыбчивее, а манера их изображения будет напоминать «фресковую» живопись по примеру старинных храмовых росписей. В этой серии Ева Павловна также вершит правосудие: она «расправляется» с остальным человечеством, воздвигнув на пьедестал своего sapiens'а, такого, каким она его принимает, наделенного добрыми инстинктами, даже отчасти блаженноподобного. А вовсе не тех, которые встречались ей в местах не столь отдаленных.

Отныне нет места нервическим росчеркам пера, энергичным протиркам и беспорядочным заливкам. Она все чаще вспоминает уроки Тернера в далеком туманном Лондоне 1926 года (в этот год ей довелось там жить) и его светоцветовые упражнения в дематериализации пространства.

И в конце жизни - откровение: серия пастельных «небес». Ева Павловна расправила крылья и подготовилась к долгому полету, отныне ей ничто не может помешать: ни силы земные, ни напасти небесные. Она вся растворяется в прозрачности и бестелесности разреженного воздуха. Абсолют достигает наивысшей точки - нирвана перед долгим путешествием. И лишь перламутровое солнце может еще быть центром Вселенной, оно притягательно и зовет к себе. На земле не осталось почти ничего, что может соблазнительно нарушить наметившийся исход - лишь пара маленьких кустиков и щепотка тверди. Левина-Розенгольц завершила свой путь.

«Светлый, светлый день...»

Ильдар Галеев

1 « ...Она единственный ученик, который за всю его педагогическую практику оправдал его педагогические принципы» (Эрик Булатов. К 100-летию Е.П. Левиной-Розенгольц: Альманах «Академические тетради». № 6, 1999. С. 217).

Из книги «Ева Левина-Розенгольц». Полный каталог произведений. Галеев галерея. Москва, 2008 – с.5-7