Д. Шаховской об Александре Лукашевкер

В 1947 году я поступил в Московский институт прикладного и декоративное искусства. Вместе со мной поступил Миша Лукашевкер. Мы скоро подружились. Я познакомился с его семьей и часто бывал у них. В доме была удивительная атмосфера естественного дружеского равенства между роди-телями и детьми. Аля и Миша были близнецы, Аля старше на несколько часов, и в жизни она была старшей. Они были очень дружны. С теплым, благодарным чувством вспоминаю их прекрасную семью.
Я думаю, что оттуда, из семьи, это благородное доверие к жизни, равенство с миром, ответственность, отсутствие своеволия, самоутверждения в ее творчестве.
Надо сказать, что судьба не обделила Алю учителями: она училась в Строгановке у Павла Варфоломеевича Кузнецова, рисовала в мастерской Бориса Петровича Чернышёва, с ним как помощник, а иногда и как соавтор выполняла монументальные работы. Ученичество никогда не становилось подражанием; Аля усвоила высокие принципы старших, не повторяя манеру или прием. А скорее, она и не знала этих соблазнов - так сильно было в ней свое видение цвета и света в природе, настолько, что ее холсты на первый взгляд кажутся тусклыми, как бы несфокусированными, но при более длительном созерцании из глубины разгораются яркие сгустки цвета, идут волны света, утверждая свою реальность, являя строгую и стройную красоту. Среди этих холстов легко дышать, с ними можно жить постоянно - и видеть каждый день по-новому.
Я очень люблю и высоко ценю Алины рисунки (шариковой ручкой) - пейзажи, натюрморты на окне с заоконной городской перспективой. В них
какая-то особая музыкальность. Я как-то спросил, как ей удается такая осязательность пространства? Аля ответила: «У меня есть маленький секрет - я не смотрю на бумагу, когда рисую» (!!).
Она погружалась целиком в окружающий мир - и отзывалась всем существом на его звучащее присутствие, оставляя как бы нотную запись этого «немолчного напева» (О.Мандельштам).

Вынужденная из-за болезни отказаться от масляной живописи и работы непосредственно с натуры. Аля нашла замену, которая дала ей новые возможности и породила новый жанр, - живописное шитье.
Здесь соединилось вековое женское ремесло с профессиональным опытом живописца и компо-зиционным даром монументалиста. Поэтические образы, сохраненные памятью или рожденные мимолетным восхищением, обретают вещественное выражение и входят в быт как предметы.
Тем не менее, они очень близки к поэзии. По архитектонике, предельной лаконичности, силе и яркости выражения лирического или эпического переживания эти вещи сродни маленьким японским трех- и пятистишиям «хокку» и «танка».
А крохотные «портреты» - меньше спичечного коробка - напоминают стихотворения-послания «К...-ой», «К... –ову» и несут улыбку, или дружеский привет, или шутку.
Все эти вещи драгоценны не ювелирной отделкой - они сияют простой, детской, радостной красотой.